А зря
Ита-а-а-а-а-ак
Название: Возвращение (теперь серьезно)
Рейтинг: да вроде все прилично
Участники: Тьелкормо, Хуан, Феанаро, Мориэль, Первый Дом (пальцы вывихну всех перечисляя) и т.п. и т.д. Намо еще - призрачный и ехидный ^^
Примечание: На улице зима (эт в реальной жизни) поэтому персонажей тянет на размышления и обнимашки. Права все Профу отдаю, но Мори цэ святое ^^ Лапсы прочь!
Норлин - бааальшое спасибо за неблагодарный труд беты и музы ^^
И еще. 11 страниц Ворда. Мну предупредило.
Ита-а-а-а-а-ак...
много-много-много букаффф
Возвращение
В этих залах, на краю земли не слышна поступь времени – каждый миг может запросто равняться году, а то и веку. Может кто-то более пытливый и мудрый сможет вычленить закономерность, сокрытую среди серых колонн и паутинного налета пыли на граните. Но не я.
Наверное, отец сожалел, что не все его сыновья отмечены вдумчивостью, рассудительностью и тягой к знаниям. Наверное, он хотел нам другой судьбы. И может… не взял бы нас на Эндорэ, зная, что мы в итоге совершим.
Пусты залы Мандоса, тихи залы Мандоса, непримиримым набатом в них звучат голоса совести и разума, угодливо молчавшие тогда. Когда витязь с перекошенным яростью лицом в первый раз вонзил меч в тело сородича, когда войско нолдор вторглось в сумрачные леса, неся за собой лишь боль, разрушение, смерть и тлен.
Мы были доведены до той грани, когда ничьи доводы не могут убрать кровавую пелену с глаз, не могут вразумить. Король лайквенди не захотел отдавать нам Камень, за который предлагалась невообразимая вира? Пусть так – мы возьмем свое, а цена будет уже не суть важна! И получили свое сполна...
…Темноволосый эльф как подкошенный валится на истоптанный и обагренный кровью снег…
… Холодная сталь впивается под ребра и в оглушительной тишине слышен еще прерывистый от рыданий шепот – убийца….
…Отчаянный вопль одинокого ныне брата, крик полный боли, смертельной обиды и ярости, перетекающий в оглушительный визг - скрещенье стали, непролитые слезы нестерпимо жгут глаза, а предательски влажная рукоять выворачивается из слабеющих пальцев…
Сил больше нет смотреть на искусное шитье валы Вайрэ, но куда бы я не шел - всюду эти картины. Всюду смерть. Смерть Курво, Морьо и моя, показанная со стороны, чужими глазами. Смотрю, касаюсь пальцами собственного лица, застывшего и до последнего вздоха напоминавшего оскаленную морду волка. Хищника, вроде бы почуявшего кровь и взявшего верный след ослабленной добычи. Зверя, который под другим углом, уже кажется загнанным в угол, готовым рвать и убивать любого, переступившего ему дорогу. Странно, но я ведь не помню уже себя другим.
Детство, безоблачное и безбедное – было ли ты, или это все только сон, только игра окончательно воспалившегося разума? Нет, не мог я жить в Валиноре, Благословенном Краю, под защитой Стихий – откуда тогда взялась та злоба, та ярость и жажда убивать?! Ведь даже до пришествия на земли, оттененные Морготом, я убивал. Безропотных тэлеро, до последнего хранивших верность Валар. И было ведь тогда ощущение, что я лишаю жизни не сородичей, а всего лишь не вовремя подвернувшуюся дичь.
Эру милостивый, скажи – кто я? Зачем пришел я в этот мир и суждено ли мне вернуться? Хотя нет. Не стоит. Пусть забудет Арда обо мне. Нет и не было Туркофинвэ Тьелкормо, никогда и не будет!
Лучше сгинуть без следа в этих чертогах, изжить себя из памяти живущих или вообще развоплотиться окончательно! Что же ты молчишь, Вестник?! Почему не приходишь больше, не задаешь вопросов?!
- Ты победил - шепчут бескровные губы. – Я виновен, Мандос. И прощения мне нет.
Нэльо не опускался до убийства – никогда, он скорее был готов отступить, уговорить, дал бы только ему кто такую возможность. Он, наверное, и Моргота хотел тогда вразумить. Отцовская гордость, первенец. Во всем непохожий на остальных! Тихоня и примерный сын, которого никогда не могла понять наша честная компания, он всегда был «слишком». Слишком идеальный, слишком вдумчивый, далекий и недостижимый. Как вершина Таниквэтиль – сверкающая, величественная и манящая, но попробуй, взберись. В лучшем случае отделаешься синяками и содранными в кровь руками. Я в свое время попытался – не вышло. Не вышло и на второй, и на третий раз. И тогда я решил жить наперекор. Бездумно, обиженно и надменно, к сожалению, безуспешно пытаясь при этом доказать всем, что я не Третий феанорион. Я единственный и неповторимый! Первый во всем.
И что же добился – по моей вине погибли младшие, повинные теперь в чужих смертях, не добывшие при этом Камней, не исполнившие Клятву, и заключенные в чертогах судьбы наравне со мной. Они, что, тоже видят убитых ими тэлеро и лайквенди? Насколько же ты можешь быть жестоким Намо? Есть ли пределы?
Или... Может, мы сами мучаем себя ровно столько, сколько заслуживаем? Если так, то молю тебя – отпусти их. Они ни в чем не виноваты. Это я – только я. Не смог убедить и спасти, повел их за собой и безжалостно бросил в самое горнило… Задурил им головы громкими словами, ревностно привязал к себе, подспудно страшась, что они все таки выберут Майтимо, если я когда-нибудь ошибусь… Не выбрали. Ошибся. И эта преданная любовь пуще каленого железа жжет остатки моей fea!
- Ты слышишь меня, Мандос! – отчаянный вопль разбивается о невидимый потолок, дробится эхом и разлетается по зале. – Я прошу тебя! Я, Туркофинвэ Тьелкормо, прошу – отпусти моих младших братьев! – все же феанорионы умнеют, просто не сразу.
Рокот от моего голоса давно стих, и ничего не произошло – не содрогнулись стены, не появился из неоткуда разгневанный валар, только пахнуло откуда-то свежим ветром, унеслись прочь клубы пыли и паутины… В отвыкшие в полумраке глаза ударил свет, я неосознанно сделал шаг и упал – сначала на колени, а потом завалился на бок, как тогда. Сейчас все кончится. Теперь уже навсегда…
Все что мы делаем первый раз так или иначе связано с болью – первый шаг еще не набравших ловкости ног грозит падением, первый бой на клинках – царапиной, первая охота – вывихом… Список бесконечен, но отчего-то я всегда думал, что с этим смогу справиться без труда. Но нет – первый же вдох обернулся жгучей болью в легких, и сухой надрывный кашель скрутил несокрушимого когда-то витязя в немыслимый комок. Будто скорчившись, прижавшись лбом к коленям, можно спрятаться от всех напастей, хотя, какие напасти могут быть после смерти?
Но в вечное небытие шагнуть страшно, перебороть все свое существо предательски желающее жить трудно, оставлять всех за спиной горько. Но пути назад нет более.
Кое-как выпрямившись, но, не спеша подниматься на так неожиданно подведшие ноги, бывший принц нолдор пытался понять, куда же он попал на этот раз – непривычно яркое свечение, обилие запахов и звуков после стольких лет одиночества и тишины сводило с ума. Ответ вроде лежал на поверхности, рвался с языка, но стоило задуматься над ним, как исчезал и скрывался в разрозненных лоскутах памяти.
По руке упершейся в непривычно рыхлую землю деловито пробежал муравей, критично поведя усиками в сторону невесть с чего замершего эльфа. С ветки дерева сорвалась в головокружительный полет какая-то птичка, на мгновение, сверкнув на фоне листвы светло-синими крыльями. Сойка?
Любопытство взяло-таки верх – нолдо встал на ноги, продолжая вертеть головой по сторонам – ему, отвыкшему от такого великолепия красок, все было в новинку. Как несмышленому ребенку, в первый раз вырвавшемуся из материнских рук и заплутавшему в саду, по-весеннему пестрящему цветами. Вроде и надо бы испугаться и закричать от страха, а с другой стороны – чего здесь боятся? Ведь здесь все родное и любимое, все рядом и, конечно же, какие могут быть сомнения, ищут, и вот чьи-то знакомые сильные и надежные руки уже выдергивают недовольно вякнувшего меня, из зеленого куста наверх, к бирюзовому небу и белогривым облакам…
Память возвращалась, постепенно, урывками и ускользавшее доныне слово сорвалось с губ.
- Валинор, - эльф в каком-то испуганном жесте прижал руку к лицу, не веря, что только что раздавшееся сиплое клокотание принадлежит ему. Н-но, почему он здесь? Почему Мандос отпустил его? Он же просил не за себя!
Беспомощно оглянувшись, Туркофинвэ Тьелкормо увидел резко обрывающийся лес и огромный простор знакомых равнин – взгляд против воли стремился дальше, туда, на запад, где рвались вверх шпили Тириона.
- Дом… - тихо прошептал бывший узник, не в силах отвести глаз от видимого даже отсюда белоснежного свечения. Это малодушно, но он должен попасть туда – хотя бы на одно мгновение, до того как раздастся первый испуганный вскрик и валары осознают свою ошибку. Тогда он без сожаления вернется обратно.
И все-таки это была жизнь – в смерти нельзя устать и испытывать желание что-нибудь съесть. Сколько он провел в залах Мандоса ни на мгновение не задумываясь о еде? А теперь – прошло каких-то полчаса и желудок самым нахальным образом напоминает о себе. И как на грех – ни дикой яблони, ни орешника. А что он может добыть себе кроме даров Яванны?
Тропинка скрывалась за склоном холма, но возле ее поворота Турко без сил опустился на мягкую траву, едва сдерживаясь, чтобы не растянуться на ней в полный рост, размять кости. Нет, он не будет впускать в себя свободу до такой степени, чтобы потом снова забывать все это и теперь уже понимать чего был лишен. Ему остался в лучшем случае день – не тратить же его на такие пустяки?
Но против искушения не устоять – запрокинув голову, эльф уставился в спокойно проплывавшие облака, различая среди них парящих птиц – здесь все дышало спокойствием и миром, покоем и величавой гармонией. Незыблемой, и хвала Эру, неизменной. Наверное, стоило один раз ее потерять, чтобы понять цену…
Инстинкт охотника подсказал, что за ним наблюдают – повернувшись, Турко взглянул под сень ветвей и застыл. Чуть приподнялся и недоверчиво проговорил.
- Ты? – в кустах зашебуршало отчетливей и на освещенный солнцем пятачок земли вышла огромная собака, встряхнулась всем телом и села на небольшом расстоянии от эльфа, чуть склонив голову к плечу.
Ощущение сна проходить не желало – Тьелкормо, затаив дыхание, смотрел на пса, пытаясь понять быль это или небыль, оживший отголосок прошлого. А причина его размышлений совершенно не желала давать ему подсказок, изредка вываливая наружу розовый язык и незаметно шевеля хвостом.
Нолдо встал на колени и осторожно протянул руку навстречу зазывно трепетавшему влажному носу – вот сейчас, я только коснусь, а он исчезнет. И все, и покончим с этим – но вместо этого… В бледную ладонь сильно ткнулась прохладная кожа, подталкивая робевшего эльфа, и пальцы привычно зарылись в пушистую шерсть, потеребили за ушами. Пес взвизгнул и одним движением бухнулся наземь, демонстрируя белое брюхо, и с обожанием взглянул на хозяина снизу вверх, теперь уже вовсю поднимая пыль хвостом…
- Хуан! – заорал Турко, стискивая не менее ошалевшего пса в объятиях и зарываясь носом в теплую шкуру. – Но как?! – волкодав вывернулся из рук, опуская огромные лапищи на колени нолдо и от души облизывая его щеки, пользуясь моментом непонимания. Тем не менее, это самоуправство вскоре было прекращено, и Тьелкормо, уставившись во влажные карие глаза, пытался удержать разыгравшегося зверя на месте.
- Зачем ты пришел, глупый? Нашел бы себе другого хозяина… Ты, что, ждал меня? – Хуан коротко гавкнул, тычась носом в подбородок друга, совершенно не понимая, с чего его понесло на всякие выяснения отношений.
- Ты меня проводишь, псинка? – эльф невесело хмыкнул, почесывая разулыбавшегося пса за ушами. – А то я теперь боюсь заблудиться…
Волкодав радостно взвизгнул, вскочил на лапы и так дернул поднявшегося хозяина за штанину, что чуть было, не повалил на себя – он все покажет! И всюду проведет! Он столько ждал – и, конечно же, когда-нибудь расскажет об этом. Но не сейчас.
Турко продолжал идти по утоптанной тропинке, грея в ладони бледно-желтое яблоко – Хуан в отличие от хозяина помнил эту часть Валинора лучше и специально повел голодного нолдо этим по-осеннему редеющим лесом, где можно было хоть чем-нибудь перекусить. А то на чувстве долга и рвении далеко не уйдешь, да и вообще вид бледного, будто погасшего, друга совершенно не нравился псу – он пытался растормошить замерзшего нолдо, но на все его ужимки Турко реагировал одинаково. Чуть улыбался, пока пес заискивающе смотрел в лицо, а стоило тому отвернуться, как испарялось и веселье эльфа.
Плод дикой яблони был до ужаса кислым и одновременно непередаваемо ароматным – в голову Турко пришла мысль, что надо было взять паданцев побольше, на всех. Их бы положить в тенек, глядишь и дойдут. Если близнецы не доберутся раньше, или Кано не сметет в том пограничном состоянии, называющемся «вдохновение». Впрочем, если даже яблоки не наберутся сладости, то потом мама…
Мирные мысли разлетелись будто стая спугнутых птиц – как же, мама… Размечтался. Да как ей теперь в глаза без стыда можно будет смотреть? После всего случившегося?! И вообще – обкусанный дичок брызнул комьями между стиснувшихся пальцев – он не пойдет к деду. Нечего и думать. Просто заглянет в опустевший дворец, чтобы убедиться в своих мыслях и уйдет обратно. А Хуана где-нибудь привяжет или запрет, чтобы следом не увязался.
И стало на душе как-то совсем паршиво – всего лишь какое-то мгновение назад он уже представлял, как увидит Нэрданель, занимавшуюся какими-то насущными делами в их садике, а теперь ясно понял, что нигде, кроме как в доме Махтана, мать искать не имеет смысла. Хрустальная мечта разбилась, как хрупкая скульптура от неловкого толчка. И не было никого рядом, чтобы вздернул за шкирку и обругал в неловкости. Этому сверкающему и безмятежному краю было по сути все равно.
К стенам Тириона эльф добрался ближе к вечерним сумеркам – сиреневая кисея окутала белоснежный город, сглаживая нестерпимо острые грани его шпилей, создавала тончайшее марево, мираж. Сколько раз, на заснеженных просторах Химлада он видел эту картину, настолько же четкую и реальную, что казалось мгновение.. и зимний воздух расколет звонкое пение горна, возвещавшего возвращение его отца из Гавани тэлеро. Но чаще всего, холмы Химлада слышали гнусавый вой орочьих труб, непримиримое пение стрел, а перед глазами стоял Тирион, залитый светом факелов, под аспидными нависшими тучами… Тирион, в который он не чаял возвратиться.
Город был непривычно тих, даже слишком тих и спокоен каким никогда не был на памяти нолдо прежде – будто все жители куда-то ушли. Тьелкормо нервно оглянулся на невозмутимого провожатого, но все же сделал шаг сквозь ворота – первый рубеж был пройден.
Дорога сама ложилась под ноги, угодливо подсовывая спутанные обрывки памяти, смешанные и перепутанные как крошечные лоскутки разноцветных тканей. Кажется, прикрой на секунду глаза и увидишь, как мимо, следом за тонконогим щенком-нескладехой бежит столь же несуразный мальчишка – сквозь разодранный ворот туники видна свежая царапина, в волосах в пору любой непритязательной птице вить гнездо… И физиономия-то какая решительная – если младший не поспешит, то ему точно придется туго. Курво тогда и вправду удалось спастись только за отцовскими ногами, из-за которых паршивец еще возмущенному брату показывал язык, пользуясь полной вседозволенностью.
Что же мы тогда не поделили? И вспомнить не могу – не то мяч, не то первый самостоятельно выточенный лук… А ведь обида тогда казалась вечной и непримиримой – недели две паразита старался не замечать, скрываясь от недреманного ока малолетки в кронах деревьев, а потом и вовсе с друзьями на несколько дней в лес ушел. Как выяснилось позже, младший Куруфинвэ увязался следом, заблудился и свалился в какой-то овраг, потянув при этом сухожилие. Никто из хищников на столь истошно и отчаянно ревущего ребенка не посмел поднять лапу и оскалить пасть - Турко нашел брата только под утро, когда тот мог лишь тихо поскуливать, сжавшись в комок, и потом на спине нес до самого дома, стараясь не обращать внимания на сдержанно-довольное сопение над ухом. Брать это ходячее недоразумение с собой оказалось куда проще, чем, встревожено прислушиваться к отдаленным вскрикам, всхлипам и воплям «Туууурккооооо!!!!» - мелкий восхищенно пялился на брата, по наивности радуясь возможности тащить его лук или колчан. (На самом деле все на себе, вместе с горе - оруженосцем, носил Хуан, которому еще и доставалось порой пятками за слишком медленную «иноходь». И мнения верного пса никто не спрашивал).
Потом так же безропотный волкодав таскал на хребте и взъерошенного Морьо – правда, тот сам казался обиженным на старших, и всегда недоверчиво взирал на попадавшихся прохожих – ни дать не взять диковинная зверюшка. Он таким и остался в глазах других – отстраненный, настороженный и язвительный, выставивший наружу все свои иголки, как пыхтящий от возмущения ежик. Готовый сражаться с любым врагом и добиваться всего сам, не принимая ничьей помощи и жалости. В результате оставшийся совсем один, пусть и не надолго, в чуждом и скованным ледяным дыханием погибели краю.
Дворец Феанора темной громадой вырос впереди, неотвратимо нависая над тонкой фигурой путника – и не обойти его, не отступить в последний миг, не свернуть – принц привычно взбежал по каменным ступеням, толкнул дверь и полной грудью вдохнул запах родного дома. По наитию перешагнул через разбросанные у дверей заготовки – видимо отец, в последний миг до того, как белокаменному Тириону понадобился его мудрый совет по поводу организации очередной ярмарки, успел приоткрыть дверь и, не глядя «убрать» незаконченные модели из рук. А мама, в который раз сталкиваясь с этим форменным безобразием, махнула рукой, запретив всем трогать этот мусор. Курво как обычно попытался разобраться в устройстве нового изобретения, получил по шее от послушного Нэльо… Кано, витавший в облаках, налетел на эту кучу и, конечно же, упал – Морьо и в голову не пришло предупредить брата о таком пустяке. А Амбаруссар в эту часть дворца просто еще ветер не занес.
Разум не преминул подсказать, что на этих заготовках, наверное, такой слой пыли и паутины, что не сразу и ототрешь, но возвращаться и убеждаться в этом Тьелкормо не захотел. Пройдя сквозь залитую сумерками залу, взлетев по лестнице наверх, он пропустил несколько комнат и вошел под небольшую арку.
Его альков был, как и прежде завален какими-то недочитанными свитками, наконечниками для стрел, схемами новых силков, придуманных Курво, на узкой кровати поверх шкуры валялась парадная рубаха, небрежно сброшенная в тот вечер, когда отпрыски Первого дома как один, без сожаления, отринули беззаботность Тириона и устремились в Форменос. Где, несколько позже, они облачились в походный доспех. Ничего не изменилось с того времени…
Внезапно в тишине раздались чьи-то шаги, мимо замершего посреди комнаты Турко, пробежал рыжеволосый эльф, на ходу натягивая узорчатый наруч и придерживая подбородком тяжелый, украшенный драгоценными камнями, пояс. Раздраженно бросил, почти не глядя
- Нашел время! Я кому сказал, что нас уже ждут?! – сдавленно охнул и вернулся. Тьелкормо во все глаза смотрел на побледневшего брата, подбирая слова, и в первые за много веков не мог отвести от лица Нэльо взгляда. Пояс со звоном упал на каменный пол, а Майтимо уже преодолел расстояние их разделявшее и схватил младшего брата за плечи. Хорошенько при этом встряхнув, будто не веря в реальность и бегло оглядел со всех сторон.
- Что же ты … Эру всеблагой, мы уже и не думали… Валар пресветлые, Турко, ты ли это?! Надо наверное позвать остальных… Сегодня праздник - какая-то годовщина, ты представляешь забыл совсем. Но почему так долго? Турко ты меня слышишь? – Нэльо что-то говорил и говорил без умолку, взволнованно и постоянно сбиваясь, путая слова, пытаясь жестикулировать и одновременно боясь отпускать Тьелкормо от себя.
Третий терпеливо выслушивал все, а потом сделал нечто такое, на что не осмеливался уже давно, а может и вовсе никогда – он сам обнял Майтимо, почувствовав, как тот вздрогнул, осекся на полуслове, а потом и сам стиснул сильно-сильно, почти до хруста в ребрах. Убеждаясь, что живой, убеждая самого себя, что это не сон….
- Ты пойдешь? – Нэльо нашел в себе силы и отпустил брата, отчего-то не прекращая пытливо вглядываться в его лицо – Это будет такой сюрприз для остальных…
- Нет, - решительно отказывается Турко, предупреждая возможные доводы старшего – Не хочу, чтобы так… Ты представь, что начнется. Да, и не хочется, - надо произнести это как можно отстраненней и невозмутимей – портить праздник, тем, что вернулся.
- Раз Мандос отпустил тебя, значит все прощено – Майтимо не был бы собой, смиряясь с таким ответом младшего и такого упрямого брата, - какой смысл прятаться от всех? От братьев? От родителей?
Турко непримиримо покачал головой.
- Я прошу, дай мне время, Нэльо. Прошу тебя – Тьелкормо опустился на кушетку, как-то затравленно глядя на брата. И тот понял то, что не мог выдавить из себя бывший узник Залов – страшно было Охотнику увидеть сиятельных эльдар, будь те сородичами нолдо или бывшими противниками синдарами. Войны прошли, но Третий отчего-то считал себя призраком тех лет.
Майтимо опустился на колени перед потерянным братом и снова обнял его, ощутив под ладонями сквозь куртку грубого покроя, жесткое и холодное сплетение звеньев кольчуги, не снятой до сих пор. Глупый маленький Турко, как прежде выдумывал себе несуществующую вину. И пройдет много времени до той поры, как отголоски прошлого изыдут из его памяти, и Охотник пробудится ото сна. Много сил понадобиться, но Первый Дом справится. И воссияют как раньше восемь лучей Звезды!
- Мы будем ждать тебя, Тьелкормо. Как ждали до сей поры. – проговорил он отпуская смущенного Турко, поднимаясь и чуть улыбаясь ему. – Поверь мне, – и, заговорщически подмигнув, феанорион ушел.
Сбегая по узкой лестнице, держа направление к изумрудному лугу, приткнувшемуся к Туне, на котором издавна проводились шумные празднества, собиравшие весь Тирион, Майтимо прислушивался к своим ощущениям. Такая встреча с Тьелкормо была, словно удар мешком по голове. Хотя нет. Не правильно. Встреча с таким Тьелкормо выбила его из колеи. В голову пришла дурная мысль, что тогда, в Менегроте, сражаясь с Диором, Турко растерял всего себя. Клятва, возжегшая в них пламя, иссушила его fea – и сейчас, он пытается восстановить все по крупицам.
Стоит ли родителям видеть своего неугомонного сына, превосходившего всех остальных тягой к жизни, жаждой к бесшабашным выходкам, изощренным на выдумку, таким. Погасшим, сломленным, затравленным, словно покинутым всеми?! Сказать им сейчас о возвращении Тьелкормо жестоко – эти несколько часов позволят брату опомниться и прийти в себя, а что касается отца и матери… Зачем им весь праздник терзаться желанием взглянуть на отпрыска?
А Курво и Морьо – им можно вообще ничего не говорить, как обычно, почувствуют все сердцем и сорвутся с места, ничего не помня и не слыша. Может их преданность поможет Тьелкормо? Или наоборот… Сломит окончательно.
Тяжелыми были мысли Майтимо – ведь не смотря на его слова, Тьелкормо сейчас, в этот сложный для себя миг, был совершенно один.
Феанаро недовольно взглянул на опоздавшего на праздник Майтимо. Его первенец был отчего-то взволнован, в чем-то будто сомневался. Неровно поклонившись отцу и Королю, он торопливо занял свое место, коснувшись при этом ладонью спинки третьего по счету стула по правую руку от отца. Места принадлежавшего Тьелкормо – так повелось сначала в Первом Доме, потом во всем народе нолдо – ждать обитателей Мандоса, не забывать их, соблюдая нехитрый ритуал. Так во дворце Куруфинвэ Феанаро с самого начала стол всегда накрывался на девятерых. Ничего не изменилось и не изменится, пока не вернется последний из его сыновей…
Но раньше, такую демонстрацию чувств позволяли себе лишь Морьо и Курво: по началу их приходилось почти силой вытаскивать на свет Эру из комнаты Турко, со смешанными и непонятными чувствами наблюдая, как они, вдвоем или по одиночке, упрямо возвращаются обратно. Хоть плачь, хоть радуйся такой привязанности… И примешивается к этому легкое недовольство замешкавшимся – что же ты? Не понимаешь что им без извечного вожака плохо? Вся стая, будь то братья, будь то друзья, уже вернулись. Что же ты медлишь, Тьелкормо?
А вот теперь и Майтимо. Между ними никогда не было особой любви – Нэрданель говорила как-то, что это из-за какого-то пустяка, ссоры незначительной, которых было так много меж всеми феанорионами. И как обычно проходили без следа, а тут… Растянулась, потеряла всякий смысл, но оставила неизгладимый, но жгущий ядом след. Неужели теперь прошла?
- И что тебя так задержало – будто бы невзначай осведомился Феанаро – Что-то произошло?
- Нет, отец, просто замешкался, - ровно ответил Майтимо, не поднимая при этом глаз.
А может, стоило пойти?
Освещенная свечами, убранными в кованные фонари с необычными узорами, факелами, на этот раз мирно стоявшими на длинных подставках, часть луга была уставлена праздничными столами. Высокие шесты с флагами всех домов нолдо увиты цветочными гирляндами, меж ними пробегали молодые эльфы, звучала едва слышная музыка, но вот миг – и веселый гомон стих, когда все без исключения эльдар, взглянули на эльфа, появившегося со стороны города.
Странный он какой-то – одновременно принадлежавший сияющему обществу, как неотделимая часть, и выбивающийся из него, как нечаянно сфальшивившая нота. Девы отметили его красоту и стать, пусть даже несколько неуверенную, спутники же их невольно напряглись, чувствуя, что этому эльда приходилось убивать. Кровь может и смыта, но след ее…
За королевским столом смятение – чей-то кубок катиться по белоснежной скатерти, Король медленно приподнимается и говорит какие-то слова. Его старший брат словно окостенел, обратился в камень, вглядываясь в лицо сына, рыжеволосая царственная нолдиэ едва-едва сдерживает слезы.
Тишина становиться совсем уж гнетущей – эльф мнется на месте, не в силах призвать былую горделивость и пройти вдоль столов, не обращая ни на кого внимания. Ему не отвести глаз от лиц родных, он невольно отмечает, что одежды из темных цветов – словно траур несет Первый Дом. Задавая недальновидный вопрос, по кому же, Тьелкормо не замечает, как со своего места наконец-то срывается один из его братьев. Почти подлетает, сильно и как-то отчаянно обхватывает за плечи, пряча лицо на груди ошеломленного Турко, чтобы не дай Эру, кто заметил, что мрачный Карнистиро залился слезами, как какой-нибудь младенец. И следом за ним подходит похожий, как отражение на отца, Курво, молча вглядываясь в лицо брата – нечего им говорить друг другу. Все сказано давно. Сейчас им надо просто убедиться – живой, вернулся.
Остальным как-то неловко находиться при таких откровениях – вот уже и Куруфинвэ идет к сыну, и Нэрданель, и остальные феаноринги – отрешенно от мнения окружающих. Им важно только коснуться, убедиться, а там хоть трава не расти. Последний из Первого Дома вернулся…
В груди невыносимо тяжело – эти видения такие реальные, что он чувствует горячие пальцы Морьо, слышит сдержанное хмыканье Курво, видит лица остальных. И так мучительно желается, чтобы это стало явью. И так страшно сделать первый шаг.
А телу без защиты непривычно – холодная ткань касается кожи, и нет тяжести стали на плечах – кольчуга утопает на меховом покрывале, последнее воспоминание о пройденных битвах и сражениях. Пальцы против воли касаются стройной вязи колец, грубо разорванной справа – сюда вонзился меч Диора, когда я уже лежал у его ног. Взрезанного горла показалось Элухилу мало – он стремился наверняка убить своего врага… Ох, если б была его воля я и в Залы бы не попал.
И уйти от кольчуги трудно, как и смертельно желаю почувствовать тяжесть верного клинка. Он бы придал мне уверенности, с ним я смог бы многое. Но хватит, больше на эту дорогу я не вступлю по своей воле! Сбежав по ступеням лестницы, Турко выскочил в сад, запоем вдыхая аромат распустившихся цветов, молодой листвы, земли, зацелованный прошедшим недавно дождем. Его сомнения и страха не стоили ни гроша – вот о чем шептали неугомонному эльфу дети Йаванны. К чему пустые волнения, когда все уже решено?
- Спасибо, - прошептал он, опустившись на мраморную скамью, - спасибо…
Принц не заметил мимолетного движения за угол дворца.
- Нэльо, на тебе лица нет, - а это мама и ей врать будет трудней всего, - что тебя тревожит?
- Мам… Я не знаю как объяснить, в общем…
- Лорд Куруфинвэ!!! – вскричал юный слуга, вбегая на луг и останавливаясь только перед самим столом, - Лорд Куруфинвэ! – добившись внимательного взгляда, чуть подпорченного правда насмешливыми искорками, эльф вдохнул поглубже и, мучительно краснея, выпалил – Тамуваспосадуктотоходит! – замолк, продолжая алеть, и уставился на своего кумира.
- Что? – максимально ласково переспросил Феанаро, - прости, Мори, но я ничего не понял…
- У вас.. в саду.. кто-то чужой ходит! – теперь юного Мориэля трясло. Неужели сбылось – сам Мастер знает его имя, и он принес ему важную весть! Пусть не смеют теперь над ним смеяться братья!
Феанор вопросительно взглянул на жену, на сыновей, не придав значения необычайно взволнованному виду Нэльо, понял, что от него ждут каких-то действий, и поднялся на ноги.
- Веди, - проговорил он замершему от восторга подростку и ушел вслед за ним. Надо ли говорить, что все встревоженное ни на шутку семейство поспешило за ними. Остальных же любопытствующих же удержало на месте ненавязчивое покашливание Арафинвэ – Король шестым чувством понял, что лишние свидетели его брату не нужны.
Свежие вечерние сумерки кружились вокруг сидящего в саду эльфа – затылок прижат к морщинистой коре могучей яблони, глаза прикрыты – Турко вновь вспоминает. Как по этому дереву двумя молниеносными белками взлетали Амбаруссар. Взбирались, замирали, взирая сверху вниз одинаковыми глазастыми мордашками на возмущенного брата. И можно было сутки караулить этих сорванцов, желая раз и навсегда отучить их пичкать Хуана сластями – благодарный волкодав с полным отсутствием благородности сжирал все, что не протягивали ему ручонки этих хулиганов – все равно проморгаешь. Задремлешь, когда недовольство сойдет на нет, а когда проснешься подле тебя, свернувшись клубочком будут в наглую и безнаказанно дрыхнуть оба хулигана. И вот по идее миг возмездия, но рука не поднимется, как не поднималась ни разу прежде. Пусть спят…
Прохладный нос тычется в тыльную сторону ладони – Хуан все-таки решил присоединиться к ожиданию хозяина, получил согласие в виде поглаживания за ушами, тявкнул и с трудом взгромоздился на лавку. Разлегся во всю длину, уложив лапы на колени друга и напоследок от души облизав щеки. Поерзал немного, опустил голову и глубоко вздохнул, чутко задремывая. Тяжелое, но такое уютное тепло успокаивало и не было сил прогнать зверя – Турко зарыл озябшие руки в густую шерсть и вновь закрыл глаза. Он ждал.
Мориэль спешил как на пожар – убегал далеко вперед по улице и потом маялся, дожидаясь, когда же Мастер и его семейство догонят его. И снова устремлялся вперед, сожалея, что разума и робости хватает, чтобы не цапнуть медлящего Куруфинвэ Феанаро за рукав, чтобы с гиканьем и свистом протащить по всем улочкам, лестницам и площадям. Ну что же вы, - говорила его почти обиженная физиономия, когда бдительно высовывалась из-за угла. Выражать свое возмущение яснее молодой слуга не смел, ибо святотатцем не был, а плюнуть и самому броситься в атаку на невиданного вора… Ну не был Мори воином. Неплохим следопытом – да, но с кем-то сражаться – увольте.
Такими перебежками Первый Дом в почти полном составе добрался до сада, примыкавшего к дворцу – старшие и степенные пошли искать в полутьме калитку, а самые нетерпеливые – Морьо, Курво, Амбаруссы и Мориэль гибкими тенями взлетели на стену и сгинули за ней. Их отец и кумир по совместительству со странным сожалением поглядел им вслед, но сам себя одернул, подал руку Нэрданели, чтобы, не дай Эру, не запнулась, и пошел выискивать ход, который сам же замысловато и запрятал. Судя по всему, проделывал он это на не очень трезвую голову – простучав каждый третий камень, ощупав все, по его мнению, странные лианы, Мастер сдался и, демонстративно не обращая внимания на несколько ехидную улыбку жены, пошел к парадному входу.
Курво и Морьо, попав в темные и мрачные заросли своего родного сада, отчего-то прониклись настроением провожатого и стремительно шагали по мокрой от росы траве, умудряясь при этом не шуметь набрякшими от влаги брючинами. Амбаруссы отстали почти сразу, решив обойти предполагаемого чужака с тыла и заключить в кольцо. Что делали старшие было неизвестно.
Карнистиро схватил брата за руку и ткнул пальцем в сторону прекрасной скамьи, выструганной вроде из цельного куска мрамора, давным-давно подаренной отцу валаром Ауле в честь каких-то заслуг. Заслуги оставались для сыновей тайной за семью печатями, но вид равномерно зеленеющего отеческого лица при виде этой громадины наводили на некоторые идеи и домыслы. Не совсем вежливые.
И вот на этом произведении искусства наблюдалось наличие какого-то субъекта, укрытого меховой шубой. Вроде неуловимо знакомого…
- Молчи, - хрипло проговорил Курво, высвобождаясь и как-то неуверенно улыбаясь младшему.
Слова и вправду были не нужны. Потому что неизвестный пошевелился, встревоженный ему одному известным фактором, волкодав гибко спрыгнул с ног хозяина, и радостно гавкнул замерзшим братьям.
Турко зевнул, продрал заспанные глаза и тоже медленно повернул голову к ним, поначалу следя за движениями пса. Такие видения давно преследовали Атаринке и Карнистиро, имея проклятую привычку рассеиваться от несторожного движения. Вскрика. Слова. А тут - зажглись непередаваемой радостью серые глаза, по которым сходила с ума большая часть женского населения Валинора и Эндорэ. И вот ведь странность – у всех феанорингов, у всех Отверженных были одинаковые по цвету глаза, тот же оттенок дымчатой стали… Но лишь взгляд Тьелкормо, отличающийся то ли прищуром, то ли ехидными искорками возле зрачка заставлял сердца эльдар трепетать, в самых разнообразнейших вариациях – от безоговорочной преданности, до любовного томления. И вот он, возрожденный и восставший из пепла. Живой.
Будто подхваченный порывом ветра, как груда опавших от осени листьев, Турко вскочил на ноги – как прежде, сильный, гибкий, чувствующий свою силу, как сведенный тетивой лук, только тронь ее и поймешь, с каким неистовым пением сорвется в полет стрела. Шаги, перетекшие в бег, и тихий, будто сдерживаемый, смех, от которого уже успели отвыкнуть. И мысль, бьющаяся как птица в клетке – живой-живой-живой…
Ехидная полуулыбка, которую портят сверкающие теплом глаза, чуть склоненная голова, когда этот паразит все же замирает в паре сантиметров от братьев, с изумлением, шитым белыми нитками, поочередно вглядываясь в лица, всем видом говоря – мол, вы чего? Ра-а-а-аскисли? На мгновение оставить одних нельзя! Совсем что ли без меня от рук отбились?!
Почему так предательски хочется разрыдаться от одной только мысли, от одной только эфемерной уверенности, что все теперь на самом деле, не понарошку. Что теперь его можно за шкирку притащить и, хорошенько при этом, тряханув, крикнуть – видите! Мне не показалось! Он вернулся!!! И никто не посмеет больше с сочувствием взглянуть на вестника, с жалостью коснуться встрепанных волос и пробормотать – конечно, вернулся. Ты же знаешь, Морьо, они все вернулись, просто пока что не домой.
Но вот время наконец-то приходит в себя и вновь устремляется вперед – то ли Курво, то ли Морьо (хотя какая важность в очередности?) сграбастали старшего в охапку, весьма мирно поделив зоны влияния. А точнее воспитания.
Таким вот – полузадушенным по истине медвежьей хваткой Атаринке, методично щекотавшего попискивавшего старшего брата, всклокоченным по образу и подобию Морьо, старшие и младшие Турко и обнаружили. Ах да, не забыть еще заливисто лающего Хуана.
Когда несколько помятого Тьелкормо, наконец, отпустили, на шею к нему бросились Амбаруссы, на перебой требовавшие рассказать какого балрога он так задержался, что он и где видел и вообще, чего это он не отзывается. И вообще понимает ли он, что медленно заваливается назад?
Майтимо и Кано проявили большее понимание к путнику, просто-напросто подняв брата за шкирку, спихнув сначала близнецов (старший), щелкнув по носу и толкнув в сторону к родителям (тот, что помладше).
И тут напускная веселость Тьелкормо будто сдуло ветром, он как-то виновато склонил голову, страшась смотреть в глаза отца и матери, попытался пробормотать слова, приличествующие случаю, но не удалось. Феанаро, возведя очи к небу, а точнее просто отведя взгляд, чтобы никто не подумал, что в глаза Мастера что-то попало, властно притянул сына к себе. Нэрданель пару минутами позже, нежно поцеловала Тьелкормо в лоб и ласково улыбнулась.
- С возвращением сынок.
Вместо послесловия
Неслышно крадясь вдоль деревьев, старательно не высовываясь за их тени и стволы, а, следовательно, передвигаясь короткими и якобы не заметными перебежками, Мори время от времени замирал в самых непредсказуемых позах, стискивая свое грозное оружие. Суковатая палка, излюбленная игрушка Хуана и в правду производила должное впечатление, если бы не смущенная мордашка слуги ее державшего. В общем, все ведомые и неведомые злыдни должны были попадать штабелями от ужаса при виде этого защитника сирых и угнетенных (это в будние дни), а сегодня охотившегося за тем, кто посмел нарушить покой Мастера!
Глубоко вздохнув и все-таки выскочив из-за раскидистого дуба на тропинку, Мори только-только собрался открыть рот и разразиться гневным воплем ( я несу возмездие во имя Пламенного Духа!), как вся решительность с завидным для сегодняшнего дня постоянства, исчезла. Испарилась. Сошла на нет, не имея под никакого повода.
Потому что вместо предполагаемого врага, третировавшего Первый Дом в саду обнаружился, судя по реакции самого кумира и его домочадцев, родственник. Правда, слуга все ни как не мог взять в толк, кто же это. Непривычно светловолосый для чистокровного нолдо, какой-то зажатый, тощий. И зачем его лорд обнимает?
Долетевшая до его слуха фраза леди Нэрданель вынудила Мориэля тихо охнуть и молниеносно скрыться за деревом. Ой дурааааак, непроходимый и дремучиииий - рвать волосы на голове паренек конечно же не стал, но волной удушливого ужаса и стыда залился. Был бы он хорош, набросившись на вернувшегося принца с дубиной наперевес… Хоть смейся, хоть плачь.
Конечно, можно сделать слуге скидку, он никогда на протяжении своей относительно долгой жизни в глаза не видел третьего феанориона. Только слышал сплетни, да кривотолки, которым упрямо не желал верить, исходя из соображений истинной вассальной преданности.
А сейчас, стоит убраться отсюда поскорее, покуда не заметили и на смех не подняли – активно зашебуршав травой Мори почти незаметно скрылся из сада.
Феанаро только усмехнулся, поставив галочку возле сметливого и на редкость преданного мальчонки – просто так. На будущее.